Воспоминание. Протоиерей Валентин
Февраль 26th 2010 -
Я помню каждый день тех лет далеких,
Хотя, признаюсь, больно вспоминать.
Скамеечку под сенью лип высоких,
Деревню нашу, дом, отца и мать.
Я помню, что они мне говорили:
«Сыночек, милый, к Богу обратись».
И постоянно за меня молились.
Но я уже вкусил другую жизнь.
Молиться мне страшнее ада было,
Пойти на танцы лучше, иль в кино.
Святое – непонятно и постыло,
Зато в охоту – карты и вино…
Мне не забыть тот день из жизни прежней,
Последний день отца, он умирал.
Рыдая, мать казалась безутешной,
А я, хмельной, стоял и хохотал:
«Но где же Бог твой, что ж Он не спасает?
Он исцелитель? Что ж ты не встаешь?
Иль с Богом тоже люди умирают?
И ты, отец, как все в земле сгниешь…»
Он улыбнулся и сказал без боли:
«Я жив еще, а ты, сынок, мертвец!
Но если есть на то святая воля,
То знай, что воскресит тебя Творец!»
Отца похоронили, мать молилась,
Прося, чтоб я исправился, прозрел,
Но мне тогда совсем другое снилось,
Другим я жил, иного не хотел.
Молитвы, слезы – все мне надоело,
Мне стали в тягость мать и тесный двор.
И вот однажды я ушел из дома,
Тайком, глубокой ночью, точно вор.
И ликовал я: «Вот она, свобода!
Огромный мир, вся ширь его мои!»
Не знал, глупец, — иду на дно болота,
Где тина, гниль, обман и яд змеи.
Разгул, друзья – все это закружило
В водовороте суеты и зла.
В бесстыдстве, пьянстве время проходило,
Но это не тревожило меня.
Не ведал я, что есть источник вечный
Живительной, спасительной воды,
Но не к тому я шел, увы, беспечный,
А в пропасть, преисподнюю сатаны.
Круг развлечений, в золото одетый.
Так ярок он для тех, кто ослеплен;
Я был слепцом, не видя рядом света,
В безбожный ад кромешный погружен.
Но кто же мог спасти меня от смерти,
Кто б плен греха дал силы победить
И вырваться из мрачной круговерти,
Воспрянуть к свету, распрямиться, жить?
Но, впрочем, не о том тогда я думал…
Случилось, как-то летом, в сильный дождь
На улице внезапно встретил друга.
«Земляк!» — но вдруг меня пробила дрожь:
Явился мне внезапно мамин образ,
Глаза в слезах, печальны, как всегда,
Забилось сердце, задрожал мой голос,
Но вырвались бездушные слова:
«Ну, как там мать, меня хоть вспоминает?
Наверное, давно уж прокляла…
Хочу заехать – времени не хватает,
Сам понимаешь: все работа, да дела».
«Дела, работа… Помолчал бы лучше!
Твои дела не трудно угадать.
Скажу тебе, но только сердцем слушай
Про то, как позабыла тебя мать.
Когда ты скрылся, то она от горя
Вся поседела – ведь тобой жила!
И каждый день, с недугом лютым споря,
Шла на распутье и тебя ждала.
И, простирая свои руки к небу,
Молясь во имя пролитой крови,
Она была для всех живым укором,
Столпом надежды, веры и любви.
Ну, а когда стоять была не в силах,
Когда, недужная, совсем в постель слегла,
Кровать к окну подвинуть попросила,
Смотрела, плача, и тебя ждала».
Его слова, как ковш воды с отлета,
С души сорвали, смыли коросту;
Я задрожал, промямлив вроде что-то,
Спросил: «Она жива? Скажи, прошу!»
«Как знать сейчас, а уезжал – дышала.
В бреду шептала те же все слова:
«Сыночек, милый, ты приедешь, знаю».
А у тебя работа да дела…
Потом бежал я, словно гнали плетью,
С желаньем, прожигающим огнем,
Увидеть мать, не опоздать, успеть бы,
Прощенье вымолить, покаяться во всем.
Вокзал и поезд – все в одно мгновенье;
Не долог путь, но будто много дней,
И сердце словно вторило движенью,
Стучало в такт: «Скорей, скорей, скорей!»
Не помню, как я вышел из вагона
И тенью трепетной шагнул с испугом в ночь.
Сжималось сердце: что и как там дома? –
То замирало, то, как конь, рвалось.
Но вот деревня за погостом рядом,
Могилок холмики и силуэт креста,
И будто за разрушенной оградой
Увидел я стоящего отца.
И в этот миг вдруг слов его значенье,
Прозреньем озаренный, осознал.
Бессильна смерть – всесильно воскресенье!
Ты жив, отец и ты не умирал!
Могильный холм, обняв его холодный,
Я плоть креста слезами орошал.
«Ты жив, отец, а я мертвец зловонный,
Прости меня! – со стоном я взывал. –
Я искуплю грехи любовью к маме,
Сыновний долг исполню я сполна,
И ты, отец, ты в сердце будешь с нами…»
Но вдруг взошла холодная луна
И все вокруг бесстрастно осветила.
О ужас! Только тут заметил я,
Что рядом чья-то свежая могила,
Но я-то знал, я сразу понял, чья!
Мой стон, наверное, тогда весь мир услышал.
Деревья вздрогнули, чтоб больше не уснуть.
Ударил эхом он, как молотом по крышам,
Но только маму этим не вернуть!
«Встань, мамочка, прости меня, родная, —
Взывал я в голос, — встань, открой глаза!
Давай молиться вместе, дорогая,
Ты только встань и уж прости меня!»
Но не было ответа, шли мгновенья,
Слагаяся минутами к часам.
И вдруг я понял: Кто дает прощенье, —
И с воплем руки поднял к небесам…
И эта ночь была последней ночью
В моей безбожной жизненной ночи,
Она открыла мне слепые очи,
Нашел я путь, и дверь, и к ней ключи.
С тех пор себя не мыслю я без Бога,
В Нем жизнь моя и счастья полнота,
Огромен мир, но мне одна дорога:
Сквозь тернии – в объятия Христа…
Когда я вижу пред собой отныне
Заплаканную, сгорбленную мать,
А рядом с ней напыщенного сына,
От всей души мне хочется сказать:
«Вы, матери, скорбящие о сыне,
Прострите с верой руки к небесам
И знайте, что молитвы ваши в силах
Творить и после смерти чудеса…
Вы, сыновья, забывшие о Боге,
Взгляните на рыдающую мать,
Оставьте грех, чтоб не пришлось в итоге
Вам эти слезы горькие пожать».
Г. Старый Изборск.
газета «Православная Бурятия»
Метки: Молитва, православие, Религия
