Герцен: «Террором создать ничего нельзя»
Декабрь 25th 2014 -
Но вот в 1847 г., вступив в конфликт с властью, Герцен с семьей уехал на Запад – в котором разочаровался в первые же месяцы жизни в Париже (см. «Письма из Avenue Marigny», 1847). Поначалу он еще писал революционные статьи, но поражение революции 1848 г. во Франции, очевидцем и участником которой был Герцен, привело его к отказу от основных философских положений западничества о неодолимости прогресса человечества и прочих социальных утопий («С того берега», 1847—1850, и др.).
Оставаясь социалистом, Герцен все перспективы общественного развития человечества теперь связывал с Россией и разработал теорию «русского социализма» на основе крестьянской общины, став одним из основоположников народничества. Это явно противоречило наступавшему марксизму и интернационалистической социал-демократии, которые позже вступили в борьбу с народничеством. «Теория «русского» социализма" в действительности не содержала, по словам Ленина, «... ни грана социализма»», – пишет БСЭ. Эти идеи лежали в основе издательской и публицистической деятельности последующих лет Герцена в Лондоне: альманах «Полярная звезда» (1855–1868), газета «Колокол» (1857—1867, вместе с Огаревым) – в основном Герцен требовал отмены крепостного права, что действительно было необходимо.
Герцен был богатым человеком и с материальной стороны в эмиграции ни в чем не нуждался. Но в 1850–1852 гг. у него прошла череда личных драм: измена жены, гибель в кораблекрушении матери и младшего сына, смерть жены от родов. Трагедии побуждают человека задумываться об их духовных причинах. К тому же в эти годы Англия и Франция заключили военный союз с мусульманской Турцией против России, и в 1854 г. начали Крымскую войну. Война сопровождалась массированной клеветой западной печати о России как «стране безпробудного раболепия, мракобесия и тирании». Возможно, все это было поводом по-новому задуматься о понятии родины и о своем более бережном долге по отношению к ней. Свою борьбу против «николаевского режима» Герцен не хотел смешивать с поддержкой врагов России.
Во всяком случае, именно в марте 1855 г. сразу после смерти Николая I, в разгар Крымской войны, Герцен пишет Императору Александру II, мечтая уже не о революции, а о возможности мирных преобразований. Герцен увлечен идеей, что императорская власть, необычайно сильная в России, может без особых препятствий направить свою мощь на «благодетельные реформы»: «Государь!... От вас ждут кротости, от вас ждут человеческого сердца. Вы необыкновенно счастливы!". Появились мечты о возвращении в Россию. В ответ бывшие друзья-западники из России, никогда Запада не видевшие, наставляют, что разочарование Герцена в западном мiре чрезмерно и неоправданно, так же как и его надежды на внутренние силы самой России.
Однако Герцен идет еще дальше и уже при первых приготовлениях Александра II по отмене крепостного права публикует в феврале 1958 г. панегирик молодому монарху: «"Ты победил, Галилеянин!", и нам легко это сказать потому, что у нас в общей борьбе не замешано ни самолюбие, ни личность. Мы боролись из дела, кто его сделал, тому и честь... Но с того дня, как Александр II подписал первый акт, всенародно высказавший, что он — со стороны освобождения крестьян, что он его хочет, с тех пор наше положение к нему изменилось... мы убеждены, что Александр II не равнодушно примет приветствие людей, которые сильно любят Россию — но так же сильно любят и свободу, «которым не нужно его бояться и которые для себя лично ничего не ждут, ничего не просят». Но ничего не прося, они желали бы, чтоб Александр II видел в них представителей свободной русской речи, противников всему останавливающему развитие, во всем ограничивающем независимость, но не врагов! Они потому этого хотят, что им стало дорого мнение освободителя крестьян! «Ты победил, Галилеянин!»» (18 февраля 1858 г.)»
Итак, с одной стороны, в 1850–1860-е годы Герцен считался лидером русской социалистической эмиграции, с этим была связана его известность, его общественное почитание на Западе, его круг общения, – чего он терять не хотел и продолжал по инерции выполнять эту роль. С другой стороны, избранный революционный жизненный путь начинает ему самому казаться ошибочным. С таким настроением в эти годы Герцен начинает свое главное произведение: мемуары «Былое и думы», которое называл исповедью. Хотел того автор или нет, но в этой исповеди предстает вся тщетность суеты «прогрессивного русского интеллигента-атеиста» по революционному преобразованию России, которую он долго не понимал и до конца, к сожалению, не понял, ибо не принимал в расчет Бога и Его замысел о міре и о России.
В 1860-е годы Герцена постигает новое несчастье (умирают от дифтерита трехлетние близнецы, новая жена не находит понимания у старших детей). Герцен приветствует освобождение крестьян в 1861 г. и, несмотря на критические статьи о неблагоприятных последствиях реформы, постепенно отдаляется от революционеров, в 1867 г. прекращает издание «Колокола», поняв его безсмысленность (да и в Россию он почти не попадал). Его завещанием стала последняя работа – письма «К старому товарищу» (1869). Они адресованы революционеру М.А. Бакунину и направлены против его призывов к уничтожению государства, немедленному социальному перевороту, полной свободе. Нельзя, писал Герцен, звать массы к такому бунту, потому что насилием и террором можно лишь расчистить место, но создать ничего нельзя.
Последние годы Герцен жил в Женеве и других городах Европы (Канны, Ницца, Флоренция, Лозанна, Брюссель и др.). Умер в Париже, похоронен на кладбище Пер-Лашез. Впоследствии прах его был перевезен в Ниццу.
Герцен – не самая яркая фигура в галерее тех знаменитых западников, которым было суждено познавать Россию «от обратного». Оттолкнувшись от западного опыта, он лишь повернул на русский путь, не успев его пройти до конца – наверное, также и из-за своей слишком большой «революционной славы» как главного «наследника декабристов». Тем не менее его литературный талант, его искренние личные переживания и переосмысление своих взглядов делают его мемуарное и эпистолярное творчество весьма поучительным для понимания причин глупости нашей западнической интеллигенции. Ее характернейшая черта состоит в том, что она всегда принимает за «Запад» свой утопический миф о Западе и насильственно подгоняет под него судьбу России.
М.Назаров.
Русская Идея
