Святой Василий Кадомский, блаженный
Май 14th 2013 -
Память 2/15 мая
Родился в 1776 или в 1780 году в рязанском селе Шехманово. Отец его, небогатый екатерининских времен дворянин Петр Кадомский, имел дом, тридцать душ крестьян и землю.Мать Василия звали Евдокией. Овдовев, он жил с тремя сыновьями: Василием, Алексием и Иоанном, из коих Василий был старшим. В семье была также и дочь по имени Александра. Однако обстоятельства заставили старика продать часть имения в пригороде Рязани и переселиться с детьми в город.
Надо думать, что самые лучшие качества христианина блаженный Василий вынес из своей семьи, так как, сообразно тогдашним обычаям, получил образование домашнее. Под руководством отца он выучился писать и читать Псалтирь с указкой.
Дух благодати Божией, дух мира и нестяжания пребывал на блаженном Василии от рождения, и, понимая это, родители не мешали свершению воли Божией на старшем сыне. С юных лет он начинает странствовать по святым местам -монастырям и обителям, мечтая подвизаться в чине иноческом, но Господь определяет ему иной путь отречения от мирских красот, и подвижничество его впоследствии принимает вид юродства.
25-ти лет Василий Кадомский поступил в государственное ополчение. Однако, имея чин юнкера, он не участвовал ни в одном сражении с Наполеоном и стоял на квартире в Киеве или окрестных местечках. Неизвестно, как сложилась бы судьба молодого офицера, которого ожидала блестящая военная карьера, если бы не Киево-Печерская Лавра. Там, в тишине и благодатном покое, среди святых мощей угодников Божиих, Промысел Божий призвал Своего избранника к подвижнической жизни.
Он оставил службу, вернулся на родину и, как утверждают, дал вольную своим крепостным, землю передал племяннице и, приняв тяжелейший из подвигов — юродство Христа ради, начал новую жизнь — со Христом и во Христе. Подвижничество свое Василий Петрович начал с того, что в наружности и во всем своем внешнем житии стал проводить строгую жизнь подвижника. Первоначально он хотел было скрыться в иноческой одежде, для чего посещал многие святые обители, но позже намерение это, вероятно, было им оставлено. Летом и зимой его видели в одном хлопчатобумажном халате, надетом поверх длинной холщовой рубахи, на ногах летом носил босовики, а зимой — сапоги. В жару и в холод, в хорошую и плохую погоду ходил он всегда с открытой головой, а иногда надевал ватную скуфью. Волосы на голове его были пострижены в кружок, а бороду он постригал немного — для того, как говорил, что был «военным человеком». Несмотря на глубокую старость, волосы его были русыми, чуть с проседью.
Одежда и вся наружность его отличались чистотой и опрятностью. Он был среднего роста, ходил довольно медленно, несколько нагнувшись вперед, опустив глаза в землю. Где бы он кого не встречал, в доме, церкви или на дороге, со всеми он обращался как старый знакомый, без чинов, с дружеской ласковой улыбкой, всех целовал, приговаривая: «Здорово, мата!» Именем «мата» (то есть мать) он называл всех: и женщин, и мужчин, редко звал кого по имени. «Как поживаешь? Помолиться пришел в церковь? Хорошо, молись, молись!» В пище старец был так воздержан, что иногда ничего не ел по три-четыре дня, а если ел, то постное. Иногда же позволял себе яйца и молочное кушанье, вино пил крайне осторожно и умеренно; в среду и пятницу не ел вовсе, спал на чем Бог приведет и не более двух часов в сутки. Всю ночь Василий Петрович ходил по комнате, созерцательно размышлял или стоял на одном месте, как будто бы на молитве.
Отец блаженного Василия, Петр Алексеевич Кадомский, был небогатый екатерининских времен дворянин, все наследное имение которого состояло из 5 душ мужского и 5 душ женского пола, небольшого количества земли да дома в сельце Шехманово, Подвязьевской волости, Рязанского уезда. Последние годы своего служения он исполнял должность городового секретаря, а затем и вовсе вышел в отставку.
Мать его, Авдотья Михайловна, в девичестве Леонова, дочь отставного капитана, небогатого дворянина Михайловского уезда. Наследственное от родителей имение ее состояло из 1 душ мужского и 10 душ женского пола в деревне Игнатовской Михайловской округи (Гос. архив Ряз. обл., ф. 98, оп. 15, д. 30, св. 110а).
Первоначально они проживали в сельце Шехманово в собственном доме, но по смерти супруги глава семьи, находившийся в то время уже в отставке по «домашним обстоятельствам», вынужден был продать свое скромное имение и переселиться с детьми в Рязань. Недолго прожив в Рязани, Петр Алексеевич Кадомский скончался в приходе церкви Екатерины-мученицы в 20-х годах XIX века.
Постоянного пристанища в Рязани Василий не имел, а чаще жил у купца Фрола Сергеевича Батракова. В домах виднейших рязанских дворян и купцов Батраковых, Рюминых, Макаровых и многих других его встречали с лаской радостью, старались удерживать у себя долее, если он собирался уходить, давали ему все, порой даже чего он не просил, ибо знали, что добро их и деньги через руки Василия Петровича немедленно перейдут в руки сирот, неимущих и больных. Это был «Божий казначей».
Людей, любопытствующих знать его сокровенные мысли, навязывавшихся к нему с шуточными или пустыми вопросами, блаженный не любил, но в разговорах с людьми ему известными и нравившимися был словоохотен, тих, добродушен. И в зной, и в стужу бродил он по улицам Рязани, часто в сопровождении детей, которых очень любил. И дети взаимно любили его: никогда не издевались над «дедушкой Петровичем», не бегали за ним гурьбой с криком и хохотом,; ходили смирно, нередко прося и получая от него мелкие монетки и лакомства и завидев его издали, бежали к нему, как к празднику. Никто не видел, чтобы Василий Петрович, несмотря на преклонность лет и нездоровье, ходил с тростью или палкой, и примечательно, что собаки, в какой бы двор он ни заходил, никогда не трогали его. Входя во двор, он имел обычай петь: «Господи, помилуй!».
Жизнь его текла, по мирским меркам, незаметно и неинтересно. Но какой глубины была его душа! Сам всю жизнь проскитавшийся по чужим людям, не имея никогда ничего нового или дорогого, Василий Петрович так отвечал на недоумение ближних: «Наше дело — тотчас помочь несчастнейшему и более нас нуждающемуся». И потому тихий, согбенный долу старичок, которому частенько давали то новый кафтан, то сапоги, никогда не надевал обновок — они тут же переходили из его рук в руки нищих и нуждающихся.
