30 января – память преподобного Антония Великого. В честь этого святого был крещен Антон Павлович Чехов.

Февраль 17th 2010 -

30 января – память преподобного Антония Великого. В честь этого святого был крещен Антон Павлович Чехов. И в этот день он появился на свет 150 лет назад – в 1860 году

БЕЛАЯ ДАЧА

Антон Павлович Чехов болел туберкулезом. Процесс зашел уже так далеко, что ему приходилось жить в Ялте. Климат тут удивительно целебный. И Чехову удавалось сохранять остатки здоровья и работоспособности.
Он купил участок земли в местечке Аутка. Какое-то зовущее и многообещающее слово: «Ау, утка!» Здесь был построен дом, который местные татары и извозчики называли «Белой дачей».

30 сентября 1899 года Чехов сидел за письменным столом и из-под его пера выходили такие строки: «Я Вам пишу, а сам поглядываю в окно: там широчайший вид, такой вид, что просто описать нельзя. Фотографии своей не пришлю, пока не получу Вашей, о змея! Я вовсе не называл Вас «змеенышем», как Вы пишете. Вы змея, а не змееныш, громадная змея. Разве это не лестно?

Ну-с, жму Вашу руку, низко кланяюсь, стукаюсь лбом о пол, многоуважаемая».

Эти шутливые слова влюбленный писатель адресовал актрисе Московского художественного театра Ольге Книппер. Они познакомились летом. В театре репетировали чеховскую «Чайку». До этого пьеса уже провалилась в Петербурге. И автор приехал в Москву посмотреть, что получается на этот раз.
Книппер играла главную роль – Аркадиной. Актрисы среднего возраста. Самой Ольге Леонардовне было 29 лет. Но, по воспоминаниям современников, она всегда производила впечатление именно зрелого человека. Была она, как и Чехов, весела, жизнелюбива. Понимала и прекрасно откликалась на юмор. Согласитесь, не всякая женщина согласилась бы, чтобы ее пусть в шутку назвали змеей.  И нашел же словечко великий писатель!

Премьера «Чайки» в МХТ произвела фурор. Имя актрисы Ольги Книппер сразу стало знаменитым. И драматург Чехов тоже был наконец принят современниками.

А потом Ольга Леонардовна приехала в Крым. К писателю. Их отношения развивались. Она вернулась в Москву – и прислала ему посылку. Он разразился благодарностью:

«Записочку, духи и конфекты получил. Здравствуйте, милая, драгоценная, великолепная актриса! Здравствуйте, моя верная спутница на Ай-Петри и в Бахчисарай! Здравствуйте, моя радость!
Не забывайте писателя, не забывайте, иначе я здесь утоплюсь или женюсь на сколопендре».

А это уже была угроза! Хоть и шуточная. Ведь Ольга Книппер уже полюбила Антона Чехова. Хотя он был неизлечимо, тяжело болен.

КОГДА СЛАВА НЕ ДАВАЛА СПАТЬ

Ему было тридцать девять лет. Умный, талантливый, красивый, знаменитый. Но разве это главное? Она, наконец, встретила «своего» человека. Он понимал ее, сочувствовал. И умел найти слово (а как это важно!), чтобы поддержать ее, вернуть спокойствие и душевный мир.

Вот его письмо от 4 октября:
«Искусство, особенно сцена – это область, где нельзя ходить, не спотыкаясь. Впереди еще много и неудачных дней, и целых неудачных сезонов; будут и большие недоразумения, и широкие разочарования, – и ко всему этому надо быть готовым, надо этого ждать и, несмотря ни на что, упрямо, фанатически гнуть свою линию.
Посетителей нестерпимо много. Праздные провинциальные языки болтают, и мне скучно, я злюсь, злюсь и завидую той крысе, которая живет под полом в Вашем театре».

И все-таки не может он не шутить! Замечает с легкой иронией любимого человека: «Успех очень избаловал Вас, и Вы уже не терпите будней».
Так ли это? Пожалуй, да. Художественный театр набирал силу. В нем репетировали еще одну пьесу Чехова – «Дядю Ваню». Состоялась премьера.
30 октября Антон Павлович сидел в своем кабинете за письменным столом и писал:

«Милая актриса, хороший человечек. Вы спрашиваете, буду ли я волноваться. Но ведь о том, что «Дядя Ваня» идет 26-го, я узнал как следует только из Вашего письма, которое получил 27-го. Телеграммы стали приходить 27-го вечером, когда я был уже в постели. Их мне передают по телефону. Я просыпался всякий раз и бегал к телефону в потемках, босиком, озяб очень; потом едва засыпал, как опять и опять звонок. Первый случай, когда мне не давала спать моя собственная слава. На другой день, ложась, я положил около постели и туфли и халат, но телеграмм уже не было.
Да, актриса, вам всем, художественным актерам, уже мало обыкновенного, среднего успеха. Вам подавай треск, пальбу, динамит. Вы вконец избалованы…»

На следующий день 1 ноября он опять пишет ей:
«…раз навсегда надо оставить попечение об успехах и неуспехах. Пусть это вас не касается. Ваше дело работать исподволь, изо дня в день, втихомолочку, быть готовой к ошибкам, которые неизбежны, к неудачам, одним словом, гнуть свою актрисичью линию... Писать или играть и сознавать в это время, что делаешь не то, что нужно, – это так обыкновенно, а для начинающих – так полезно!»
Видите, как глубоко и естественно живет в Чехове православная вера? Надо честно делать дело. С покаянием. И не думать об успехе.

НАСТУПИЛ 1900 ГОД

Чехов скучал. Он хотел в Москву. Жаловался своему коллеге врачу: «Я в Ялте, в ссылке, быть может и прекрасной, но все же ссылке. Жизнь проходит скучно. Здоровье мое сносно: бываю здоров не каждый день». И подробно описывал симптомы болезни. Она продолжала прогрессировать.
В Художественном театре с невероятным успехом шли пьесы Чехова. А он не видел ни одного спектакля! И в театре приняли решение – отправиться на гастроли в Ялту. Чтобы Антон Павлович увидел свои пьесы на сцене.

Это было шумное и прекрасное время. В то лето двери Белой дачи не закрывались. Посетители – не иссякали. И особым гостем здесь была, конечно же, Ольга Леонардовна.

Театр уехал. А переписка писателя с актрисой продолжилась. Только теперь в ней зазвучали новые интонации: «Милая моя Оля, радость моя, здравствуй! Сегодня получил от тебя письмо, первое после твоего отъезда, прочел, потом еще раз прочел и вот пишу тебе, моя актриса…
Мне все кажется, что отворится сейчас дверь и войдешь ты. Но ты не войдешь, ты теперь на репетициях или в Мерзляковском переулке, далеко от Ялты и от меня.

Прощай, да хранят тебя Силы Небесные, Ангелы-хранители. Прощай, девочка хорошая».
Это 9 августа. А 28 сентября он уже снова шутит и дразнит Ольгу Леонардовну:
«Ах, какая тебе роль в «Трех сестрах»! Какая роль! Если дашь десять рублей, то получишь роль, а то отдам ее другой актрисе».
Редкие встречи. Частые письма. Чехов уже думал о женитьбе. Когда-то он говорил, что семейное счастье «с утра до утра» его не привлекает. И теперь оно ему точно не грозило!

1901 ГОД

Зимой Чехов лечился за границей. «Опиши мне хоть одну репетицию «Трех сестер», — просил он Книппер 2 января. – Не нужно ли чего прибавить или убавить? Хорошо ли ты играешь, дуся моя?»

И тут же давал ей совет: «Ой, смотри! Не делай печального лица ни в одном акте. Сердитое, да, но не печальное. Люди, которые давно носят в себе горе и привыкли к нему, только посвистывают и задумываются часто. Так и ты частенько задумывайся на сцене, во время разговоров. Понимаешь?
Конечно, ты понимаешь, потому что ты умная. Поздравлял ли я тебя с новым годом в письме? Неужели нет? Целую тебе обе руки, все 10 пальцев, лоб и желаю и счастья, и покоя, и побольше любви, которая продолжалась бы подольше, этак лет 15. Как ты думаешь, может быть такая любовь? У меня может, а у тебя нет».

А через 4 дня он спрашивал ее: «Как идут «Три сестры»? Ни одно собака не пишет мне об этом. Ты тоже не пишешь, и я тебя вздую за это.
Живи, глупенькая, уповай на Бога. Не сомневайся».

7 февраля – из Рима: «Не забывай. Никто не любит тебя так, как я».

Антон Павлович вернулся в Ялту. Решение о женитьбе принято. Но 26 апреля 1901 года он ставит Ольге Леонардовне такое условие:
«Если ты дашь слово, что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе до тех пор, пока она не совершится, – то я повенчаюсь с тобой хоть в день приезда. Ужасно почему-то боюсь венчания и поздравлений и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться. Из церкви укатить бы не домой, а в Звенигород. Или повенчаться в Звенигороде. Подумай, подумай, дуся! Ведь ты, говорят, умная».
Они обвенчались тайно. 25 мая. В храме Воздвижения Креста Господня на Чистом Вражке.

ВСТРЕЧИ И РАЗЛУКИ

Сколько же шума было в Москве! Кто только не возмущался тем, что Книппер-Чехова продолжает жить в Москве, играть в Художественном театре! Ее осуждали, ругали, поносили. Говорили, что она вышла замуж по расчету, чтобы получать главные роли в гениальных пьесах Чехова.

Еще ей настоятельно рекомендовали ехать в Ялту ухаживать за больным супругом. И только он один поддерживал ее. Уверял: «Я тебя люблю и буду любить, хотя бы даже ты побила меня палкой» (5 января 1902 года). Или настаивал: «Ты, родная, все пишешь, что совесть тебя мучит, что ты живешь не со мной в Ялте, а в Москве. Ну, как же быть, голубчик? Ты рассуди, как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе, то есть когда женился, ясно сознавал, что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не чувствую себя обиженным или обойденным, – напротив, мне кажется, что все идет хорошо, или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями… Успокойся, родная моя, не волнуйся, а жди и уповай. Уповай, и больше ничего» (20 января).

Короткие встречи. Долгие разлуки. И письма почти каждый день.

11 февраля: «Ты пишешь, что завидуешь моему характеру. Должен сказать тебе, что от природы характер у меня резкий, я вспыльчив и проч. и проч., но я привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает».

27 сентября: «Вишневый сад» я пишу на той бумаге, которую мне дал Немирович; и золотыми перьями, полученными от него же. Не знаю, будут ли от этого какие перемены».

21 октября: «…к Ялте я начинаю привыкать; пожалуй, научусь здесь работать».
Здоровье Чехова ухудшалось. Весной 1904 года они с женой решили отправиться за границу – полечить Антона Павловича. Чехов приехал в Москву и простудился. Целый месяц тяжело болел. Страшно похудел. Но чуть окреп – и они уехали в Германию, в Баденвейлер.
Он очень надеялся выздороветь. Но в ночь с 1 на 2 июля попросил позвать к нему доктора. Сказал по-немецки:
— Я умираю.
Врач осмотрел больного. И велел подать ему… шампанского. С улыбкой выпил он бокал. А вскоре перестал дышать.

АУТКА. 2009 ГОД

Вид из окна Белой дачи изменился. За деревьями почти совсем не видно моря. Дорожки стали тенистыми и даже топкими – после дождя.
По-прежнему стоят в саду лавочки, на которых сиживал сам классик и его многочисленные гости. Да и нам, нынешним гостям, тоже можно на них посидеть.

И только одна лавочки «закрыта для посетителей». Она располагается, пожалуй, в самом экзотическом уголке сада: под грушей и бамбуком. Это Чехов посадил их рядом. Весело же смотреть на два таких разных растения. Вроде бы несочетаемых – и соединившихся. Разных – и теперь неразделимых. Непохожих – и прекрасных. Как Чехов и Книппер.

На этой лавочке любила сидеть Ольга Леонардовна.

Наталия Голдовская

Комментарии закрыты.